Пропавшая экспедиция - Страница 16

Когда Кешка оказался внутри, его приятели вытаскивали откуда-то снизу, из-под отодвинутой плиты, тяжелый ящик. Ловко орудуя ломиком, Верзила отрывал доску за доской. Под слоем войлока оказалась стружка, а под ним — большие бронзовые часы. Мальчишки подняли их, вытащили из ящика и поставили на пыльное надгробие посреди склепа. Яркий солнечный луч, проникавший сверху, осветил часы, некогда стоявшие на камине в имении князя Тихвинского.

Верзила повернул ручку завода, и в тишине послышалось мерное тиканье…

— Золотые… — расплылся в улыбке Булочка.

— Дурак ты, Булочка, — солидно сказал Верзила. — Нешто часы из золота делают?

Он пальцем перевел стрелку. Послышался мелодичный перезвон, раскрылись ворота, и перед глазами изумленных мальчишек всадник отправился в свой привычный путь. Булочка от восторга засмеялся.

— Лыцарь… — сказал он.

— Егорий Победоносец! — авторитетно сказал Кешка.

— У Егория — копье, — сказал Верзила, — а это — рыцарь!

Он еще раз перевел стрелку, и снова всадник под мелодичный перезвон проехал перед мальчишками.

Тараканов и Маркиз неторопливо брели по Невскому. Возле Аничкова моста они остановились.

— Как вы думаете, почем нынче такие кони?.. — Маркиз, усмехнувшись, показал на клодтовских коней. — Ну, разумеется, не здесь, а там, за кордоном?

Тараканов не ответил.

— Ну что вы так убиваетесь, Илья Спиридонович?! В конце концов коллекция не ваша. А князь потерял нечто большее… Петербург, Медного всадника, наконец, святую Русь.

— Перестаньте паясничать, Шиловский!

Тараканов облокотился на перила моста, глядя на пестрые разводы нефти на воде.

— Этот болван Митрич… Куда же он дел ящики? — раздраженно пробормотал Тараканов.

— Кстати, Илья Спиридонович, возьмите ваш ключ. — Маркиз протянул ключ от подвала.

— Мы с ним договорились вполне определенно. В случае опасности он перевозит коллекцию в городской особняк. Что вы мне суете ключ?! На кой черт он мне нужен?!

Тараканов схватил ключ и швырнул его в воду.

— Это катастрофа, Шиловский, понимаете, катастрофа. Митрич убит, и никто, никто на свете не знает, где он спрятал коллекцию Тихвинских.

Тараканов задумался и вдруг обернулся к Маркизу:

— Зачем вы отпустили мальчишку. Он слишком много знает.

— Я не хочу, чтобы он стал таким же прохвостом, как мы с вами, — широко улыбнулся Маркиз.

— Прошу вас, Шиловский, выбирать выражения, — вспылил Тараканов.

— Извините, — буркнул Маркиз.

Послышались жидкие звуки траурного марша. По набережной Фонтанки шла похоронная процессия. За длинными белыми дрогами шел одинокий скрипач, а за скрипачом небольшая кучка людей, не вызывающих сомнения в своей принадлежности к «бывшим».

Маркиз сиял шляпу.

— Не кажется ли вам, Илья Спиридонович, что эта траурная мелодия в исполнении единственной скрипки звучит для нас некоторым образом символично? А этот посланец вечности, восседающий на козлах… Нет, вы взгляните на его лицо! Не хотел бы я, чтобы в последний путь меня провожал подобный экземпляр.

На козлах в белом балахоне, в цилиндре восседал бородатый мужик устрашающего вида с маленькими бегающими глазками.

Тараканов перекрестился.

— Вам нравится этот человек? — спросил он.

— Красавец, — насмешливо сказал Маркиз.

Тараканов торжествующе взглянул на него.

— Вы смеетесь, а между тем для меня это лицо сейчас прекраснейшее в мире! Потому что это мой Егор! Мой исчезнувший Митрич!

Он подхватил Маркиза под руку и потащил вслед за уходящей процессией.

— Но ведь его убили бандиты, — вглядываясь в возницу, — сказал Маркиз. — Первый раз вижу мертвеца, который сам возит на кладбище других покойников.

В одном из петроградских залов по средам, как и в прежние времена, проводились аукционы по продаже предметов искусства и антиквариата. Правда, покупателей почти не было, в большом амфитеатре в этот день едва можно было насчитать десяток посетителей, разбросанных по всему залу. На небольшой сцене за высокой конторкой сидел аукционер — громоздкий мужчина во фраке с обвисшими седыми усами. Ударив молоточком по конторке, аукционер громко возвестил:

— Портрет известного криминалиста Прокофия Филипповича Доброво работы художника Репина. Оценивается в два миллиарда семьсот миллионов.

Два служителя вынесли на сцену портрет и установили его рядом с конторкой.

Доброво с женой сидели на самом верху амфитеатра. Когда внесли картину, жена дотронулась до плеча Прокофия Филипповича.

— До чего мы дожили… — тихо сказала она.

— Два миллиарда семьсот миллионов — раз! — объявил аукционер.

Зал молчал.

— Два миллиарда семьсот миллионов — два!

Аукционер скорее по привычке, чем по необходимости, сделал паузу и, стукнув молотком, сказал:

— Три. Снимается с продажи.

— Вот и вышло по-твоему, Алена, — тихо сказал Доброво.

Служители унесли портрет, и аукционер объявил:

— Бронзовые каминные часы работы швейцарского мастера начала восемнадцатого века Клода Жоффруа, анкерного хода, с месячным заводом, с курантами на музыку Генделя, с рыцарем, выезжающим при бое. Оцениваются в семь миллиардов.

Служители вынесли часы.

Доброво поднялся и стал спускаться к сцене. Жена последовала за ним.

— Семь миллиардов — раз!

Аукционер взглянул на Доброво, но тот сделал отрицательный жест и приблизился к часам.

— Семь миллиардов — два.