Пропавшая экспедиция - Страница 56

— Как вам будет угодно, профессор, — холодно сказал Хатунцев.

— Папа! — крикнула Тася и бросилась к отцу.

— Уведите ее! — распорядился Хатунцев.

Двое солдат оттащили Тасю и повели в дом.

— Папа! Папа! — кричала она. — Кирилл!..

У Казанкова тряслись руки.

Стоя у окна своей каморки, Суббота из-за занавески наблюдал за тем, как арестованные покидали двор. Позади, опустив голову, ехал поручик Казанков.

Через час под звуки небольшого военного оркестра конница Хатунцева оставляла двор Субботы. Полковник, уже на коне, отдавал последние распоряжения. Двор почти опустел. В ворота тянулись последние телеги обоза.

— Господин полковник, орудия установлены на высоте 317, в соответствии с вашим приказом. Батарея готова к бою. Докладывает поручик Губенко.

— Очень хорошо, поручик! — одобрительно кивнул Хатунцев. — Имейте в виду, ваша высота — ключевая. Тщательно следите за подходами к деревне. Не пропускать а не выпускать в деревню ни единой души! Слышите? Ни единой!

— Есть! — козырнул поручик и поскакал за ворота.

— Да, — вспомнил Хатунцев и обернулся к своему ординарцу. — Имущество экспедиции передать в обоз!

— Господин полковник… оно исчезло, — сказал ординарец.

— Как так исчезло? Спросите у этого… хозяина. Может быть, он спрятал?

— Суббота тоже… исчез.

— Вот как?! — Он оглядел двор и с нескрываемой злостью приказал: — Этот вертеп сжечь! — и поскакал со двора.

Едва он выехал за ворота, как к нему на взмыленном коне подскакал поручик Дегтярев.

— Господин полковник! В деревне никого нет, ни единого человека! Пусто!

— Вероятно, кто-то успел их предупредить, — заметил ехавший рядом с полковником немолодой офицер.

— Кто-то… — процедил сквозь зубы Хатунцев. — Мальчишка! Дали сбежать, ротозеи! Передайте Губенко — деревню стереть с лица земли!

— Есть! — Дегтярев приложил руку к фуражке и, пришпорив коня, поскакал к пригорку, на котором располагалась батарея Губенко.

— Партизаны не могли уйти далеко, — сказал Хатунцев. — Послать разъезды! Найти их!

Четыре всадника во главе с прапорщиком Казанковым сопровождали арестованных к месту расстрела. Дорога шла по окраине леса. Палило солнце, и небо было бледным, почти серым, будто солнце сожгло все его краски. Арсен шел рядом с Куманиным.

— Всех под пулю подвел, — с горечью сказал Куманин.

— Мы не должны об этом жалеть, Алеша, иначе мы поступить не могли… Не имели права. Мы спасли многие человеческие жизни.

Голос Арсена звучал приглушенно.

Некоторое время они шли молча.

— Если я о чем-нибудь жалею, — произнес наконец Арсен, — так только об одном, что погибнет Аркадий Николаевич. Какой человек! Какой удивительно благородный человек! — Он оглянулся.

Смелков, как всегда, руки за спиной, шагал рядом с Зиминым. Лицо его было сосредоточенно-задумчивым.

Нет, он не жалел о своем решении разделить участь своих товарищей. Честность не позволяла ему снять с себя ответственность за случившееся. Он не был бы самим собой, если бы не встал рядом с Арсеном.

Но думал он не об этом. Думал он о том, что никогда не увидит Зинаиду, свою жену, с которой дружно прожили почти четверть века, не увидит свою сумасбродную дочь, так некстати прискакавшую сюда и попавшую в эту чертову историю… Он сердился на нее, сердился и радовался, что она все же останется жить… И кто знает, быть может, еще будет счастлива в той непонятной жизни, которая пришла в Россию… Вспоминал Волжина. Вспоминал с благодарностью. Ведь именно он, Волжин, дал ему возможность доказать правоту своего предсказания, убедиться, что расчеты были верны и золото на Ардыбаше не миф. Золото, в которое никто, кроме него, не верил.

Он ощупал спрятанный на груди под рубашкой дневник экспедиции. С горечью подумал, что попадет он в случайные, может быть, преступные руки. Надо было бы его уничтожить, но как? Ах, если бы еще хоть один день жизни. Хотя бы один!

— Сказать по чести, — произнес он тихо, — умирать нет никакого желания. Не закончил я своих дел на этом свете.

— Не сомневаюсь, — согласился Зимин, — что касается меня, то моя смерть ничего не изменит на нашей грешной земле. Нет у меня ни высшей цели, как у вас, ни великой веры в прекрасное будущее, как у Арсена. И если бы это случилось месяц назад, я бы ничуть не жалел… Но… — он взглянул мельком на Смелкова и тут же отвернулся, — Аркадий Николаевич, я люблю вашу дочь.

— Я заметил, — сухо произнес Смелков.

— Я прошу у вас ее руки!

Смелков вскинул голову и с недоумением взглянул на Зимина.

— Вы сошли с ума! В такую минуту… О чем вы говорите?!

— Я фаталист, — усмехнулся Зимин. — Один татарин предсказал мне, что я умру не от пули. Пока его предсказания сбывались. Вы дадите свое отцовское благословение?

— Ну, если она вас любит… — нерешительно произнес Смелков и тут же вспылил: — Чушь! Чушь какая-то! Вы сумасшедший!

К Казанкову подъехал Калганов.

— Может, здеся, ваше благородие? Чего их дальше-то вести? Потом догоняй своих. Здесь и стрелим. Место подходящее.

— Нет, дальше… — обронил Казанков, думая о чем-то своем.

Калганов пожал плечами и отъехал.

А думал Казанков о том, что не может он не выполнить приказа, но, выполнив его, жить дальше будет невозможно. Думал о том, что можно оттянуть на несколько минут мгновение, когда он станет палачом и, взмахнув платком, отдаст команду убить этих людей, убить отца Таси… О том, что он выполнит этот приказ и это будет последнее, что он совершит в этой жизни.