— Вот оно, значит, какое золото… — растерянно прошептал он.
— Ну, по рукам? Фунтик отвесишь, и ладно.
— Отвешу, — согласился Куманин, и вдруг лицо его стало жестким. — Я тебе отвешу… фунтик по шее! Ты за кого меня принимаешь, контра?! Митька! Зови Аркадия Николаевича! Арсена зови!
Смелков осторожно перебирал «камушки», внимательно рассматривал найденное Куманиным золото.
— Как полагаете, Аркадий Николаевич, — спросил Арсен. — Кто здесь погиб? И долго ли эта коробочка нас дожидалась?
— Не нас она дожидалась, — сказал Зимин.
— Кого же? — спросила Тася. — Может быть… знаменитую Дарью?
— Кто знает… Бывали здесь и другие люди, — сказал Зимин.
— Взгляните, Кирилл Петрович! Без всяких примесей! — радовался Смелков. — Мои предположения оправдываются… Где-то рядом… лежит и наше золото! Но где оно, черт побери!
— Товарищ комиссар! Белые! — Митька дернул за рукав Арсена и показал ему на высоком берегу другой стороны реки трех вооруженных всадников.
Молоденький прапорщик с чуть заметным пушком на верхней губе, тот самый прапорщик Казанков, который отдал Тасе своего Агата, соскочил с коня.
— Боже мой! Какая встреча… А где же мой Агат?
— Не уберегла, — смутилась Тася.
— Он погиб?
— Его похитили.
— Жаль. — Он обернулся к Смелкову. — Простите, я не представился. Прапорщик Казанков. Насколько я знаю, ваша экспедиция преследует чисто научные цели… и мне, вероятно, не следует подозревать вас?..
— Разумеется, прапорщик. Я и мои сотрудники заняты геологическими поисками.
Арсен и Куманин стояли чуть в стороне, возле палатки.
— Руки чешутся… из винта… вдарить по белякам, — шепнул Куманин.
— Держите себя в руках, товарищ Куманин, — тихо сказал Арсен. — Когда надо будет вдарить, за нами дело не станет.
— Мы заблудились, — простодушно сказал Казанков. — Взяли правее, чтобы сократить путь, и вот… заблудились. Второй день плутаем.
— Заночуйте у нас, — сказал Смелков. — А с утра отправитесь…
— Спасибо за гостеприимство, — сказал Казанков и подошел к своим спутникам.
— Ваше благородие, — тихо сказал Казанкову плечистый бородатый унтер. — Люди эти… от большевиков присланы… поприжать бы их… а кого следует, и в расход вывести.
— А что дурного эти люди вам сделали, Калганов? Они ищут полезные ископаемые…
— Для большевиков, — буркнул Калганов.
— Там будет видно для кого, — сказал Казанков.
— Молоды вы еще, ваше благородие, — снова буркнул Калганов. — Больно доверчивы.
Куманин приглядывался к ним.
— Заблудились… Маскируются. Небось разведчики…
— Нет, — сказал Арсен. — Полагаю, что связные… с донесением или с приказом.
Куманин поглядел на Казанкова, на его сумку, висящую на боку.
Вечером у костра сидели трое — Тася, Зимин и Казанков. Чуть в стороне Арсен и Куманин пили горячий чай из жестяных кружек, изредка поглядывая то на Казанкова, то на солдат, купавших в реке своих лошадей.
— Счастливые вы люди, — говорил Казанков, улыбаясь по-детски доверчиво. — Среди всей этой сумятицы, ненависти, раздора занимаетесь по-настоящему полезным делом. Боже мой, как я хотел стать врачом… Но… семейная традиция оказалась сильней. Я из потомственной семьи военных.
Он достал из полевой сумки несколько фотографий. Куманин заметил в сумке большой белый конверт с сургучными печатями.
Казанков показывал Тасе фотографии.
— Это мама, отец, братья, сестренка, дед…
Все мужчины были в военной форме.
На другом снимке Казанков на гитаре аккомпанировал братьям, которые пели.
— В Гатчине, на даче… перед самой войной, — вздохнул Казанков и негромко запел:
Я Вам пишу, не знаю право,
Зачем пишу и для чего.
Я потерял уж это право
И что скажу вам?.. Ничего…
Тася слушала Казанкова, слушала лермонтовские слова, песню из ее собственного недавнего и уже такого далекого прошлого, и тихонько подпевала:
Что помню вас? Но Боже правый,
Вы это знаете давно
И вам конечно все равно.
Куманин подошел ближе и присел рядом, как бы слушая песню. Увлеченный песней, Казанков не заметил, как Куманин приоткрыл его полевую сумку.
Напрасно ждать любви заочной, —
пели Казанков и Тася, —
В наш век, где чувства лишь на срок.
Но я вас помню. Да… И точно
Я вас забыть никак не мог.
Куманин встал, отошел за палатку и тихонько окликнул Арсена. Тот, поднявшись, направился к нему. Куманин протянул ему пакет с сургучной печатью. Арсен аккуратно, лезвием ножа вскрыл пакет.
С людьми сближаясь осторожно, —
доносилось от костра, —
Забыл я пыл былых проказ
Любовь, поэзию, но вас…
Но вас забыть мне было невозможно…
Арсен достал из конверта тонкий листок бумаги с машинописным текстом, внимательно прочел.
— Благодарю вас, товарищ Куманин. Отменяю пятнадцать суток гауптвахты.
— Двадцать пять, — подсказал Куманин.
— Хорошо, — улыбнулся Арсен. — Отменяю все двадцать пять.
Едва взошло солнце, Казанков со своими спутниками покинули лагерь экспедиции. Когда всадники скрылись, Арсен разбудил Митьку.
Митька уже сидел на лошади, когда Зимин и Смелков вышли из палатки.
— Что происходит, Арсен Гургенович? — спросил Смелков. — Куда вы отправляете Митю?